Так возникли дела «ленинградского центра» и «московского центра». Выбивали ли признания из арестованных, как иногда утверждают? Вряд ли. Потому что не выбили. В соучастии в теракте не сознался никто. Но обвиняемые вовсе не отрицали и не думали отрицать, что несут «моральную ответственность» за убийство. Что разговоры в их среде могли любого подтолкнуть взяться за оружие. 29 декабря все 14 обвиняемых по делу «ленинградского центра» были осуждены к высшей мере и расстреляны. По делу «московского центра» было привлечено 19 человек, в том числе Зиновьев и Каменев. Их судили не за теракт, а за подпольную пропаганду с тяжелыми последствиями, и они также признали «идеологическую ответственность» за случившееся. Московские обвиняемые получили разные сроки заключения. Зиновьев — 10 лет тюрьмы, Каменев — 5 лет…

Судили и руководителей ленинградского НКВД. Но их коллеги постарались выгородить, дело свели к халатности и наказали лишь понижениями по службе. Зато НКВД постаралось реабилитироваться чрезмерным рвением. В марте расстреляли любовницу Кирова Мильду Драуле, ее сестру Ольгу и некоего Кулинера. За что? Почему их решили устранить? Эта загадка ушла с ними в могилу. Ну а «заодно» из Ленинграда провели массовую депортацию «бывших» дворян, офицеров и т. п., хотя они-то уж никогда не имели отношения к зиновьевцам и троцкистам. Теперь их подчистую выселяли в Оренбуржье, Казахстан, Сибирь. А по всей стране покатились аресты за «контрреволюционную агитацию». В основном по доносам: кто-то одобрил убийство Кирова, кто-то сказал «всех бы их так».

Но убийство Сергея Мироновича послужило зацепкой, от которой начали раскручиваться новые нити. Так, после выстрела в Смольном решили проверить охрану Кремля. А когда копнули, за голову хватились. Служба была поставлена отвратительно. В Кремль мог проникнуть любой желающий, о перемещениях лидеров партии и государства знали все кому не лень. Мало того, вскрылся целый клубок махинаций. Секретарь президиума ВЦИК Авель Енукидзе, заведовавший хозяйством Кремля, оказался замешан во множестве злоупотреблений, коррупции, его уличили и в «моральном разложении» — сексуальных извращениях. Сталину этот бывший друг и группа связанных с ним «старых большевиков» стали омерзительны. Он писал Кагановичу: «Енукидзе — чуждый нам человек. Странно, что Серго и Орахелашвили продолжают вести с ним дружбу».

Также выяснилось, что охрана и обслуживающий персонал Кремля вовсю обсуждали личную жизнь руководства, распускали по Москве грязные сплетни. Некоторые признавались, что слышали в Кремле «антисоветские разговоры», и даже такие, которые попадали под обвинение в «террористических намерениях». Многих, как Енукидзе, поснимали с постов, охрану перетрясли. Двоих расстреляли, три десятка посадили, Каменеву увеличили срок с 5 до 10 лет (по «кремлевскому делу» проходил его брат).

А в парторганизациях начались проверки по выявлению замаскировавшихся групп троцкистов и Зиновьев-цев — и обнаружились доселе незамеченные «феодальные княжества». Они существовали в областях, районах, различных ведомствах. Партийные боссы и чиновники вели себя, как местные «царьки», вовсю хищничали — и считали себя неуязвимыми. Сталин провел серьезные кадровые перестановки, выдвигая «верных» (или тех, кого считал «верными» себе). В Политбюро ввел Микояна, во главе ленинградской парторганизации поставил Жданова, московской — Хрущева. 4 мая 1935 г. генеральный секретарь обратился напрямую к народу, осудив «неслыханно бесчеловечное отношение обюрократившихся кадров» к простым труженикам, «этому самому драгоценному капиталу». Призвал рабкоров (рабочих корреспондентов) широко освещать такие случаи в печати. Но толку было мало. Разве рабкоры не зависели от местного начальства?

ЦК объявил кампанию обмена партбилетов, в ее ходе требовалось осуществить общую проверку коммунистов, троцкистов и зиновьевцев вычистить из партийных рядов. Но областные руководители, по сути, саботировали это постановление. Покрывали своих знакомых, подчиненных. Несмотря на троекратные указания ЦК, на контроль со стороны Главного управления кадров во главе с Ежовым, проверка началась с запозданием на полгода, охватила лишь 81 % коммунистов и, как констатировал ЦК, установка на изгнание троцкистов и зиновьевцев осталась невыполненной.

Однако наложился еще один важный фактор. После убийства Кирова представители сталинского аппарата впервые основательно влезли в работу самого мощного «удельного княжества», настоящего «государства в государстве» — НКВД. Его руководство уже не могло скрывать и заглаживать всю получаемую информацию. Теперь Сталину становились известными материалы о структуpax троцкистов и зиновьевцев, донесения внешней разведки о их контактах с Троцким — и с иностранными спецслужбами.

Попутно всплывали и открытия случайные, но многозначительные. Когда шли ревизии по «кремлевскому делу», в кладовой был обнаружен забытый сейф Якова Свердлова. Вскрыть его сумели далеко не сразу, только при помощи квалифицированного вора-«медвежатника». А в сейфе нашли золотые монеты на 108,5 тыс. рублей, 705 золотых изделий с драгоценными камнями, бумажные деньги на 750 тыс. рублей, бланки чистых и заполненных паспортов, в том числе иностранных…

И в сознании Сталина разрозненные кусочки «мозаики» начали складываться в единую картину. Темные дела Троцкого, Свердлова и их ставленников. «Загадки» в их деятельности. Существование в СССР оппозиционного подполья, связанного с зарубежными центрами, а через них — с западными державами. Получала исчерпывающее объяснение странная повторяемость катастроф. А ведь в катастрофы выливались буквально все крупные советские начинания! Получалась картина заговора. Причем заговора не внутрипартийного, направленного только против Сталина. Нет, заговор был международным — против всего Советского государства.

Когда пришло подобное понимание? Момент можно датировать хоть и приблизительно, но все-таки достаточно определенно. Конец 1935 — начало 1936 гг. Потому что в феврале 1936 г. начались массовые аресты троцкистов. Уже без всяких дополнительных поводов. Их стали брать всех, подчистую. А НКВД получил указание пересмотреть дело об убийстве Кирова. Причем имеются свидетельства, что как раз в этот период Ягода начал «саботировать» следствие, вызвав недовольство Сталина. Генеральный секретарь впервые заподозрил: шеф НКВД чего-то опасается.

Но замять дело уже не удалось. 19 августа 1936 г. в Москве начался первый открытый процесс над лидерами «троцкистско-зиновьевского блока». Перед судом предстали Каменев, Зиновьев, Евдокимов, Бакаев, Мрачковский, Смирнов, Тер-Ваганян, Дрейтцер, Гольцман, Лурье, Ольберг, Фриц-Давид и др. Обвинения им предъявили уже не в создании подпольных кружков, а куда более суровые. В подготовке переворота, диверсий, военного поражения и расчленения СССР. С легкой руки Троцкого, чьи доводы подхватили западные историки, а потом и отечественные «перестройщики», все процессы 1936–1938 гг. принято считать сфальсифицированными, а обвинения выдуманными. Но уже многие современные исследователи — А. Шубин, А. Колпакиди, Е. Прудникова, А. Смирнов — приводят доказательства, что это не так.

Да, некоторые показания и впрямь оказываются недостоверными. Но отнюдь не все. А заведомо ложные признания могли быть вызваны не только «чрезмерным усердием» следователей, но и хитростью со стороны самих обвиняемых. Чтобы потом указать на легко проверяемую ложь и упростить свою реабилитацию. Допустим, когда СССР потерпит поражение в войне, сменится правительство. Ведь заговор-то действительно существовал. Еще в октябре 1933 г. Троцкий заявил об отказе от мирного пути политической борьбы со Сталиным. Он указывал: «Для устранения правящей клики не осталось никаких конституционных путей. Заставить бюрократов передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой». «Толчок к революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события». То есть война. Эти установки взяты не из следственных или судебных материалов, а из «официальных» документов IV Интернационала.