Но тут Хрущев проявил решительность. Заручившись одобрением всех стран Варшавского договора, а также Югославии и Китая, двинул в Венгрию войска. Восстание подавили быстро, хотя и с тяжелыми боями, с обеих сторон погибло 20 тыс. человек. А Запад на призывы мятежников о помощи не откликнулся. Ввязываться в войну за какую-то Венгрию он не собирался. Пускай ее подавляют!
Пускай сохраняется память о «жертвах революции», нарастают русофобские настроения. Потом пригодится.
Раскол и разброд, вызванный антисталинской кампанией в социалистическом лагере, пошатнул авторитет Хрущева. А вдобавок он начал свои очередные реформы — по децентрализации народного хозяйства, силовому внедрению кукурузы, политике «броска вперед». Это сплотило против него других партийных руководителей. Как писал Шепилов, «бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 г. сделал для всех очевидным: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров». В июне, когда он отправился с визитом в Финляндию («подарив» финнам советскую военно-морскую базу на их территории), Президиум ЦК попытался его снять.
Проголосовали за это вполне законно, в рамках «партийной демократии». Но не тут-то было. На стороне первого секретаря остался Жуков. Пригрозил, что решению Президиума не подчинится и обратится к армии, военными самолетами экстренно перебросил в Москву членов ЦК, чтобы вынести вопрос на пленум. А «разоблачения сталинских преступлений» дали Хрущеву мощное оружие против своих конкурентов. На пленуме были вывалены материалы об участии в репрессиях его противников — Молотова, Маленкова, Кагановича. Их вместе с несколькими сторонниками объявили «антипартийной группой», поснимали с постов.
Но вскоре и Жукову пришлось пожалеть о своей поддержке Хрущева. Никита Сергеевич начал опасаться слишком популярного маршала. Всего через четыре месяца после победы над «антипартийной группой», когда министр обороны поехал за границу, Хрущев провел постановление «о культе личности Жукова и его склонности к авантюризму, открывающему путь к бонапартизму». Георгий Константинович был уволен со всех должностей и отправлен в отставку. А в марте 1958 г. Никита Сергеевич отстранил и Булганина, сам занял его место во главе правительства. Стал единовластным правителем.
Между прочим, даже и в процессах «десталинизации», в расследованиях преступлений карательных органов лица, так или иначе причастные к связям с «мировой закулисой», нередко оставались в стороне. Расстреливали деятелей типа Абакумова, казнили и сажали «людей Берии». Но один из главных палачей ГУЛАГа — Н.А. Френкель — во все времена проявлял загадочную неуязвимость. До революции он был миллионером, крупнейшим черноморским торговцем, потом вдруг переквалифицировался в чекиста. В 1920-х его арестовали за какие-то махинации, отправили на Соловки, но быстро освободили — и повысили по службе. Его посадили и в 1937 г. Но опять выпустили и повысили. В 1950-х его снова нашлись неизвестные доброжелатели, выгородили его. Никто его злодеяний не расследовал, он достойно завершил карьеру и доживал век заслуженным персональным пенсионером.
Или взять Андрея Свердлова — сына Якова Михайловича. Он служил в НКВД, пользовался особым покровительством Ягоды. Ведь был, ко всему прочему, его родственником. Андрея Яковлевича арестовывали и в 1935, и в 1937 г. Но всякий раз отпускали, восстанавливали на службе. Он отличался крайней жестокостью, лично истязал допрашиваемых. В 1951 г. он очередной раз очутился за решеткой — обвинялся в участии в сионистском заговоре и связах с «Джойнт». В обвинительном заключении говорилось: «…Совместно со своими единомышленниками занимался вредительством в чекистских органах… тайно хранил вражескую литературу и в значительном количестве огнестрельное оружие… Полностью признал себя виновным». Но умер Сталин, и его освободили. При Хрущеве на него посыпались многочисленные обвинения уже не в сионизме, а в том, что был палачом. Однако все жалобы пострадавших в ЦК, КГБ и прокуратуру неизменно клались «под сукно». Ни одной из них не был дан ход. Андрей Свердлов на склоне лет тоже оставался достойным, заслуженным человеком, занимался научной работой, стал писателем…
Ну а небольшая кучка творческой интеллигенции, обласканная Хрущевым, хорошо оплачиваемая и направляемая помощниками Никиты Сергеевича, продолжала громко славить «оттепель». Илья Эренбург, получая за это очередную Ленинскую премию, в своем выступлении поднял вдруг вопрос об «антисемитизме в СССР»: дескать, он сохраняется даже после «десталинизации». Но такие кампании начинать было еще рано, развивать тему не позволили.
Язва двадцать первая. БЕДСТВИЯ «ХРУЩЕВЩИНЫ»
Расцвет села, повышение уровня жизни в городах в 1950-х оказались недолгими. С народом заигрывали лишь до тех пор, пока шла борьба в партийном руководстве. А по мере того как Хрущев прибирал к рукам власть, пошли совсем другие реформы. Хаотичные и беспорядочные. Они начали внедряться в самых различных областях. Однако при всей их сумбурности, при широчайшем спектре хрущевских фантазий можно выделить одну общую закономерность. Все эти реформы вели к развалу страны. Повторюсь, я далек от того, чтобы производить Никиту Сергеевича в агенты «мировой закулисы». Но те силы, которые протолкнули его к власти, конечно же, учитывали его самодурство. Теперь особенности Хрущева оставалось только использовать, поощрять и направлять.
Успешному подъему сельского хозяйства быстро пришел конец. Хрущев вдруг приказал ликвидировать государственные моторно-тракторные станции (МТС). А трактора, комбайны, автомашины и прочую технику колхозам предписывалось выкупить. Причем цены на старые, выслужившие свой срок машины, назначались высокие. На это ушли все накопления, возникшие у колхозов в 1954–1956 гг. Ко всему прочему, у них не было подходящих условий для хранения, ремонта техники, не было запчастей, не было специалистов. Купленные машины ржавели под открытым небом или в каких-нибудь сараях, выходили из строя, превращаясь в груды металлолома.
В 1957–1960 гг. развернулась и новая кампания по укрупнению колхозов. Их число сократилось с 83 тыс. до 45 тыс. Предполагалось, что они будут объединяться в мощные «колхозные союзы» и реализуется тот самый проект «агрогородов», с которым Хрущев носился раньше. Но дело требовало очень крупных капиталовложений, а колхозы потратили все средства на выкуп техники, и проект заглох. Но вдобавок в ходе этих преобразований был взят курс на ликвидацию «неперспективных» деревень! А какие из них считать «неперспективными», оценивали «специалисты», невесть откуда взявшиеся. Ездили по областям, безапелляционно указывали — вот такие-то. Или из Москвы спускались указания местному начальству: найти столько-то «неперспективных». Жителей переселяли, и по России появились многочисленные брошенные деревни, хутора…
А в это же самое время средства и техника направлялись на освоение целины, в казахские степи. Туда по комсомольским разнарядкам гнали молодежь, направляли механизаторов, зоотехников, трактористов, шоферов. Слали целыми выпусками молодых учителей, врачей, агрономов. Отправляли и молодых колхозников из «неперспективных» мест. Все это напоминало массовую депортацию русских, украинцев, белорусов! Разве что «почетную» — с музыкой, песнями, бравурными лозунгами.
Добавились и «кукурузная лихорадка», «мясная кампания в Рязани», «молочные рекорды». Кукурузу Хрущев объявил панацеей от всех бед, способной быстро решить проблему с кормами. С 1955 по 1962 г. посевные площади для нее были удвоены. Ее предписывалось сеять даже в тех краях, которые не подходили для нее по климатическим условиям — в северных, западных областях. Но о неурожаях Никита Сергеевич даже слышать не хотел. Объявлял: если «кукуруза не родится, то виноват в этом не климат, а руководитель… Надо заменять тех работников, которые сами засохли, и сушат такую культуру, как кукуруза, не дают ей возможность развернуться во всю мощь». Поэтому руководители, чтобы не слететь со своих постов, бодро рапортовали о высоких урожаях, шли на подлоги и приписки.