Война потребовала от людей страшного перенапряжения сил — как на фронте, так и в тылу. Но люди невольно поддерживали себя настроениями: победим — и все будет иначе! Вот тогда-то и заживем всласть! Однако пришла победа, а расслабляться оказалось нельзя. Пришлось снова мобилизовывать все ресурсы, «затягивать пояса», чтобы в спешном порядке возрождать страну из разрухи, восстанавливать хозяйство. А потом, без перерыва, опять обозначилось противостояние с Западом. Надо было укреплять и наращивать оборонный потенциал, нужды народного благосостояния отходили на второй план… Кое-где стало прорываться недовольство. Во второй половине 1940-х было раскрыто довольно много молодежных нелегальных организаций — в Москве, Ленинграде, Воронеже. Они обсуждали примерно такие же идеи, как разгромленная оппозиция 1930-х годов. Признавали теории коммунизма, но считали себя «антисталинистами», выискивали у правительства ошибки, отступления от учения Ленина. Но были отдельные группы, которые уже отрицали коммунизм. Всплеск «вольнодумства» был зафиксирован и в армии, был выявлен ряд политических кружков (на попытке создать такой кружок погорел, например, А. И. Солженицын).
А среди интеллигенции, особенно творческой, в победной эйфории всколыхнулись надежды на идеологические перемены. Надо сказать, что творческих работников в СССР высоко ценили, обеспечивали им возможные удобства, льготы. Такое отношение порождало ощущение своей исключительности, избранности. Интеллигенция в определенной мере избаловалась, претендовала на дальнейшие поощрения. В годы союзничества в Советском Союзе широко демонстрировались западные фильмы, завозилась литература. Приезжали зарубежные делегации деятелей культуры, а отечественные писатели, поэты, режиссеры, артисты отправлялись с ответными визитами за границу. Восторженно поднимали на банкетах тосты за дружбу, обзаводились иностранными знакомыми, подхватывали модные теории, взгляды. Сами подстраивались, чтобы быть похожими на «цивилизованных» коллег, восхищались их техническими новинками, материальным изобилием. Запад виделся образцом для подражания, и возникали иллюзии, что сотрудничество с ним поможет России преодолеть «отсталость». Нам будут доступны такие же товары, услуги, удовольствия — а постепенно будут развиваться и «свободы».
Сталину подобные настроения пришлось решительно пресекать. Была развернута широкая кампания против «низкопоклонства перед Западом». В противовес зарубежным пропагандировались достижения русской науки, культуры, искусства. Идеолог партии А.А. Жданов взялся приводить к порядку творческую интеллигенцию. Было принято постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», осудившее ряд произведений М. Зощенко (который в своих фельетонах окарикатурил не отдельных людей, а как бы обобщенно русских), А. Ахматовой. Сходные постановления были приняты в области музыки, театра. Впрочем, среди деятелей культуры и искусства, подвергшихся гонениям, ни один не был репрессирован. Целью было только одернуть творческих работников, чтобы не заносились и не разбалтывались.
Но, кроме идеологического и пропагандистского «фронтов», «холодная война» велась и на настоящих, боевых, где гремели выстрелы, лилась кровь. В Эстонии, Латвии, Литве по лесам укрывались многочисленные отряды «лесных братьев». На Украине орудовала «повстанческая армия» Бандеры. Ее целью было поднять широкое восстание. Но сделать это националисты не сумели и не успели. Германию сломили раньше, чем они рассчитывали. Летом 1945 г. с фронтов высвободились советские войска, их перебрасывали в тыловые районы. Крупные части УПА были сразу раздавлены. Остатки их попрятались по лесным «схронам», продолжали нападать исподтишка. О нравах бандеровцев наиболее красноречиво свидетельствует одна малоизвестная акция. В их отряды прибилось несколько тысяч германских солдат и офицеров — попавших в окружения, отбившихся от своих, не сумевших отступить на родину. Почти все специалисты были из немцев: связисты, минеры, врачи. Но в 1946 г. бандеровское руководство начало наводить мосты с США и Англией, от нацистов требовалось отмежеваться и предстать «борцами за демократию». По отрядам прокатилась команда — и все немцы были единым махом перерезаны! Убивали их украинские «боевые товарищи». Те, кто вместе с ними отстреливался от русских, вместе выбирался из облав и засад, делил котелок борща, спал под одной шинелью.
Американцы все-таки не приняли Бандеру под покровительство, признали его «недостаточно демократичным» (слишком уж сильно замарался). Но США предоставили поддерживать его англичанам. А американские спецслужбы оказывали ему финансирование и другую помощь негласно, вместе с британскими. Это было выгодно. В западных областях СССР поддерживалась нестабильность, рождались легенды о «народном сопротивлении». А советские войска и правоохранительные органы в ходе борьбы проводили обыски, арестовывали подозрительных, переселяли крестьян из «бандеровских» районов в другие места. Такие операции вызывали озлобление, возникали взаимные счеты между украинцами и русскими. Для врагов России — сплошная польза!
Бандеровские вылазки сопровождались дикой жестокостью. Целыми семьями вырезали сельских активистов, коммунистов, русских. Резали и тех, кого объявили прислужниками «москалей». Убивали собственных бойцов, уставших от бессмысленного кровопролития и желавших сложить оружие. По советским архивным данным, с 1944 по 1956 г. от рук бандеровцев погибли 50 православных священников, около 3 тыс. советских, партийных и комсомольских работников, свыше 20 тыс. мирных жителей.
Но зверства не помогали. Советские войска постепенно вытесняли их, уничтожали одно гнездо за другим. По селам для защиты от террора создавались истребительные батальоны.
Сталин вышиб у бандеровцев и их идеологическую опору, ликвидировал униатскую церковь на Украине. В ноябре 1944 г. умер униатский митрополит Украины Шептицкий — ярый русофоб, еще в Первую мировую войну работавший на Германию и Австро-Венгрию, и советское руководство «рекомендовало» униатам слиться с Русской Православной Церковью. Преемник Шептицкого Слипый и еще несколько иерархов были осуждены за сотрудничество с оккупантами и бандеровцами. Но значительная часть униатского духовенства в этот период тоже желала воссоединения церквей, хотела перейти под эгиду Московской патриархии — так же, как западные украинцы после нескольких веков разделения воссоединились с восточными собратьями. Сталин подобные настроения поддержал. В 1946 г. состоялся Львовский Собор, и по его решению униатская церковь прекратила существование, официально слилась с православной.
В 1947 г. стало уже ясно: повстанческое движение обречено. Бандеровцы собрали «кулак» из четырех полков, двинулись прорываться на запад. Советские войска и части НКВД обложили их с разных сторон. Многие боевики погибли и попали в плен. Но часть все-таки проскочила через заслоны. По Карпатам, горными тропами, они пересекли несколько государственных границ, добрались до Баварии и Австрии. Американские и британские оккупационные власти приняли их, не выдали. 17 марта 1951 г. руководство УПА обнародовало обращение к правительству США, призывало помочь повстанцам в борьбе с советской властью и русскими «поработителями». Но это уже была чисто пропагандистская акция. В СССР очаги бандеровской смуты были уже в основном погашены, ни о каком «повстанческом движении» больше говорить не приходилось. Остались мелкие отрядики и банды, последние из них удалось уничтожить только к 1956 г. Примерно в это же время завершилась лесная война в Прибалтике. А самого Бандеру советская разведка выследила в Мюнхене, 15 октября 1959 г. его прикончил агент КГБ Богдан Сташинский.
Как раз после войны, в конце 1940-х — начале 1950-х гг. (а вовсе не в 1937—38 гг.), достиг своего максимального размера ГУЛАГ. Его «население» составило 2,5 млн заключенных. Выросло оно за счет тех же бандеровцев, «лесных братьев», власовцев, бывших полицаев и прочих лиц, сотрудничавших с оккупантами. Но даже сейчас «политических» заключенных было около 20 %. В войну и первые послевоенные годы по стране буйно разгулялась преступность. Ее принялись «чистить» от бандитов, воров, хулиганов, проституток. Сделано это было в короткие сроки и очень эффективно. Советские граждане снова смогли выходить по ночам на улицы без страха, без риска быть убитыми, раздетыми или изнасилованными. Но именно уголовники составили основную часть заключенных. Плюс «бытовики», осужденные за мелкие хищения, нарушения трудовой дисциплины — по законам военного времени это влекло уголовную ответственность.